«ОБОИ» (Ледковская
Любовь Александровна)
Они открылись сразу за поворотом. Аж дух перехватило. Два утеса – две каменные головы с ликами, выложенными из гигантских обломков… Природой, якобы. Даже ему, геологу, дивна была эта структура. Да, конечно! Отдаленно она напоминала кладку всемирно теперь известных монолитов.
Об этих головах мало кто знал – слишком глухое было место. Ему сказал о них дедок, которого их партия встретила на обратном уже пути. Дедок лежал под сосенкой и помирал. Володя на руках донес его до ближайшей больнички. Там, после укола, глаза едва открывши, дед просипел:
- Зря помешал… Да на все воля Божия. Отлежусь вот и опять туда. Помирать-то мне неохота…
Володя спешил:
- Живи, живи, дед!
- Сам живи, однако! – возразил тот.
- Я и живу! – от двери оглянулся задетый слегка за живое Володя.
Дед зорко глядел синим глазом. Другой глаз смотрел в окошко:
- Сходи-ка ты к Обоим, послушай старика! Может, беду и упредишь!
Володя «беду» пропустил мимо ушей, а вот «Обои» в душу запали. Вспомнил, что и раньше от кого-то из местных о них слышал.
Вот они – Обои! Один похож на славянина – длиннонос, круглоглаз, усы, борода.
Тот, что напротив – плосколицый и узкоглазый.
Не поверил бы. Невероятно. Ну, да! Это – Европа, а то – Азия.
- Да нет же! – глянул даже на компас, - Наоборот! Ошиблись ребята, меняйтесь-ка местами!
«Ребята» не ответили, а Володя решил поближе к ним подобраться. Запрыгал по камушкам. Вот и речка, что Обоих по своим берегам развела. Разлучница!..
И вдруг сошла на него задумчивость. Спроси, не смог бы ответить, о чем думает-то. Теперь лики великанов отчетливо были видны. О, у них даже рты есть!
- Вы, ребята, мне сказали бы чего! Не зря же я к вам в такую даль топал?
И снова не ответили Обои, а он все равно чего-то ожидал, не в силах глаза от ликов каменных оторвать. Присел на камешек, расслабился.
И дождался…
«Славянин» приподнял вдруг каменное веко. Мелкие камешки заструились по замшелой щеке с неожиданным грохотом. От каменного взгляда сделалось Володе не по себе.
- Пришел-таки? Послушался дедка! Ну, слушай, коли пришел. Начинай, Батыр!
И второй поднял веки – камни тоже вниз в покатку.
- Давненько не тревожили нас, - пояснил Первый, - Ужо немного пошумим!
Покатилось эхо по ущелью.
- Пошумим, эге! – гортанно подхватил Другой.
Два эха теперь закаталось меж скал.
Азиат скосил глаз на Володю:
- Ты не бойся, джигит!
- Да, да! Пусть все идет своим чередом! – отозвался Славянин, - Вот только подойди поближе. Так мы тебя не достанем.
Володя хотел сказать, что ближе подойти невозможно, но Первый вдруг свистнул и со свистом вместе вылетел из каменных гул его увесистый валун и шумно лег в самую стремнину. Из каменного рта Другого как дымок какой выплыл. Окутал дымок мокрый еще валун, а когда рассеялся, Володя увидел на камне давешнего дедка.
- Ну, ты даешь, дед! Помирал ведь совсем, а вот – меня, мужика здорового да молодого обскакал! – ахнул.
А тот уже рядом стоит и рукой на канат показывает. Как в цирке протянулся канат – от берега до самого камня.
- Что ж я канатоходец? Да я по нему и не пройду! – отступился Володя.
- Иди, иди, милок! – мелко закивал дедок, - Иди, не то тебе крышка, понимаш!
Канат прозрачный совсем, как из синтетического какого-нибудь стекла. Что делать, ступил на него, подошвой заерзал, руками закачал.
- Ты на камень смотри, глаз не отводи! – шепчет сзади дед.
Володя и так старается вниз не глядеть, глаза из орбит выкатил, потом весь облился. И нежданно – р-раз! Монорельсовым вагоном скользнул по канату прямо на валун.
Только подошвы его коснулись камня, как обе головы принялись на него дуть. Руки поднял, закрыться, но дед с бережка криком:
- Не шевелись, кедрова шишка! Смирно стой!
Он почувствовал, как тело его сплющилось, потом взлетело вверх и принялось кататься от одного великана к другому уже по другому прозрачному канатику. Причем, когда катился он к Одному, канатик на тело его наматывался, как на катушку. Когда ж к Другому – разматывался. И так до бесконечности, пока Володю не замутило, и он перестал что-либо видеть и соображать.
Очнулся он на валуне. Мелкая волна шлепала его по щекам. Дедок опять рядом:
- Теперь обратно на берег давай!
Володя поднялся на ноги и ухватился за него – пейзаж плыл перед глазами. Но дедок сильно толкнул его в плечо. Завертелся юлою Володя и непостижимым образом просвистел по канату через сердитую воду.
- Прощай! – гремели ему в спину Обои, - Нужда настанет, приходи опять!
«Какая такая нужда?» - хотел спросить Володя, но не успел. Вывернувшись на берег, с силой ударился обо что-то затылком и… выпал из реальности.
Г Л А В А В Т О Р А Я .
Потом он все-таки встал и пошел. С камня на камень, с камня на камень. С кочки на кочку и опять с камня на камень. Снова на кочку. Твердо – мягко… Болото пошло…
Стоп! Какое болото? Нет здесь болот… Горы Уральские… Болота значительно ниже…
Так нет же! Вон чавкает под сапогами…
Сапоги? Сроду не ходил в таких… Даже в армии. В армии, все знают, кирза…
О! Клюква пошла. И все какая-то разная… Иная с мяч…
- Что-то со мною не так! – останавливается Володя.
Под ногой очередной камень. Не камень даже, плита. Раньше такими тротуары в южных городах мостили. Еще до войны. Проезжую часть булыжником, а где пешеходы – вот такими… Он топнул по плите и весь обрызгался болотной вонючей жижей.
Кто-то справа тоненько засмеялся.
- Ой! – вздрогнул, - Чур-чур меня! Сгинь нечистая сила!
Слышанные да читанные когда-то в детстве слова вспоминались трудно. Только откуда эта информация о южных городах с плитами? Он в Москве на асфальте рос.
- Из Москвы я! – вслух выговорил, будто доказывая кому.
Тут перед лицом зависла совсем уж необъемная клюквища с литровыми каплищами,
стекающими по тугим бокам. Затормозить Володя не успел и прошел сквозь… это чудо природы. Выбрался из красного весь в стекающем по одежде, глаза выедающем соке. Встал как кровью весь облитый… Губы облизнул – кисло-сладко на языке.
Что ж, дальше так идти? Умыться бы хоть где. В луже. В болоте луж хватает. Наклонился над одной:
- Боже единый! Кто это? – отшатнулся от лица чужого в подтеках кровавых.
Ужастик… Попробовал засмеяться, а сам на корточки и ладонью со стороны воду загребает, чтобы отображения не видеть.
Выбрался на местечко , где повыше да посуше. Костерок развел. Кружку достал, ложку, ножик складной немецкий… У гитлеров позаимствовал, как и сапоги эти. Хороши сапоги! Австрийские. Ребята говорили, ночью с австрийцами бой был. Да и не бой, а разбой. В блиндаж сунулись, а они в одном белье… Спать расположились, значит. Это же поразительная картина. Кругом война, а они – все по часам, согласно, значица, режиму… А какие у них блиндажи… и вообще!…
- Что это я плету? – затосковал Володя.
Но вот, вот они сапоги! Стоят проклятые. Аккуратно так стоят, свежевычищенные – глядись в них и только!
- Бери, Федька, чего рот раззявил! – толкает его Сосуля. Длинный такой, вечно сопливый, - Обувай, обувай! Твой ить размер. Я вижу… А фрицы нехай у твоих штиблетах пошаркають! И как переобулся я, на табурет поставил мои раззеванные ботинки. Из сотлевшего уже брезента. Поставил, значица, и ножик вот этот со стола ихнего прихватил.
- Пошли, пошли, ребята! – заторопился, - Хватай самого одетого! С тем и ауфидерзейн, фрицы-фашисты!
Оставили всех в живых – стрелять-то в разведке нельзя. А они пока вспапашились – мы далеко.
Вроде совсем недавно это было. Чуть ли не вчера. Сасуля, как вернулись, этот нож ему перед строем вручил, как награду. Я ведь первым в блиндаж заскочил… Вспоминали, фрицевы кальсоны, гоготали и глотали обжигающий спирт за удачный рейд…
А сегодня вот… Он здесь, в болоте этом. Один. А где все? Где его… - и руками начал себя обшаривать, - где его автомат? И снова перед глазами клюква, чуть поменьше предшественницы, закачалась. Володя сполоснул лицо поллитровой каплей.
- Полегчало? – спросил тоненький голосок.
Да кто это все время? Повернул резко голову и прямо перед глазами ящерка. Сидит на правом его плече. Глазки у нее в ободочках.
- И что ты к нему пристаешь? Не видишь что ли, не в себе он? – это уже с другой стороны.
Глянул туда. Еще одна. На соседней кочке сидит, со мхом почти слившись.
- Жалко мне его! – та, что на плече, юрко сбежала по рукаву гимнастерки, карябая коготками выцветшую ткань.
Это царапанье услышалось ему грохотом и болезнено отозвалось в затылке.
- Вот видишь, - продолжила первая, - как ему больно? Разве можно его здесь одного оставить? Ты уж, маманя, как хочешь, а я выведу его отсюда!
- Дело твое! – со вздохом отозвалась вторая.
Обернулся к ней, но вместо ящерки привиделась ему уходящая женщина. В выцветшем ситцевом платье. Уходит и косу плетет- подплетает.
Сердце стукнуло раз, другой.
- Гала… Так это ж ты, Гала… - охнул.
Оглянулась на ходу, улыбнулась тихо и головой покачала. Покачала и исчезла за кривенькой березкой. Исчезло и его знание о какой-то Гале.
- А-а! Ты ее узнал, узнал? – залопотала, сбиваясь, первая.
Ну, вот! И эта в девицу обернулась. Сидит на кочке и ногами босыми в луже болтает.
- Не застыла бы. Все ж осень на дворе. – обеспокоился Володя…
Да нет же, Федор! Федор обеспокоился.
- Может, ты девочка, знаешь, кто я есть? – спросил.
- Еще бы мне не знать. Ты ж мой отец! Папка мой понял?
Как же не понять, решил Володя. Ему ясно стало, что, если он еще и удивляться начнет, то голова его, как та клюква, лопнет.
- А то моя мамка была. Ты ее признал – это хорошо. А то она сокрушалась все, что бросил ты ее. Она не говорила, как другие одиночки, что отец мой на войне погиб. Смертью героя там, за Родину, за Сталина. Говорила, как было.
Федор осел вниз, как громом пораженный:
- Так значит, у Галы был ребенок? Мой ребенок… А я ни сном, ни духом…
- В жизни все бывает! – вздохнула девица, - Только теперь все это не имеет никакого значения.
- Да как же так можно говорить? И вовсе я не бросил вас. Так сложилось. Немец вероломно напал… - заполошился Федор, - Иди сюда, поближе. Хоть разгляжу тебя хорошенько… Надо же, дочка! У меня-то все мальчишки…
Какие мальчишки? Что я несу?..
Нога в кроссовке скользнула по камню. Ничего, удержался. Вторая нога… тоже в кроссовке.
Нет. Опять эта проклятая клюква! Федор вскочил, шагнул к дочке. Ничего. Продолжает ногами болтать в синей-пресиней луже.
- Сейчас ты мне все расскажешь, и мы решим, что дальше… - предложил нерешительно.
Покачала головой, как давеча ее мать:
- Что решать, батя? Все давно уже решено за нас…
- Не говори так! – Федор охватил ее узкие плечики, детские еще совсем, и…
Как давеча его голова сквозь клюкву, так и руки его прошли… сквозь девочку.
Та приложила к губам палец:
- Только понять не пытайся! Тебе нельзя думать, понимашь? Просто слушай, слушай да за мной иди. Сказала, выведу тебя отсюдова.
И повела, повела, а сама говорит и говорит:
- Ты ведь, папка, умер совсем. Мы с матерью и примчались. Она конечно, чтобы с собою тебя увесть. Сюда, к нам то есть… Еле умолила ее не забирать тебя. Потому мы ящерками и обернулись, чтобы раны твои зализать…
- Как зализать? – не понял Федор и руку поднял, чтобы нащупать подсохшие уже струпики на затылке, на шее, - Чудеса!
- Конечно. – кивнула без улыбки дочь.
Она странно как-то шла. То слева, а то справа. И почти одновременно.
Выпрыгнула на пригорочек вдруг:
- Вот и пришли. Дале один пойдешь. Там люди тебя и подберут. Помогут…
- Какие люди? – насторожился Федор, - Немцы кругом. Мы же в окружение попали…
- Какие мы? – покачала головою девица-дочь, - Один ты остался тогда-то. Там, в болоте. Ваши все полегли. Погоди-ка!
Снова в болото метнулась, зачерпнула из лужи голубой воды и прямо оттуда окатила Федора водою этой с ног до головы.
Засмеялся он, руками замахал:
- Не всю ли лужу на меня выплеснула?
Не ответила она на шутку и не подошла больше. Так оттуда руками и отмахнула:
- Ну, теперь совсем все! Иди с богом!
Гулким стал ее голос, как колокол. Потом гул начал удаляться, хотя она еще стояла здесь, недалеко совсем.
- Как тебя хоть зовут? – вослед голосу ее кинулся Федор.
- Звали Леной… Лелей… Аленой…
- Почему говоришь – звали? Или тебя нет больше?
- Нас нет больше… Нет… Не…
Она кивнула и как-то по деревенски развела руками.
- А где? Когда? Как бы? – запутался совсем в вопросах.
Она покачала головой, зашевелила губами, но он ничего не слышал больше.
С болота наплыл туман, а когда рассеялся – никого. Да и самого болота не стало.
Г Л А В А Т Р Е Т Ь Я .
Так по этой самой тропе он к Обоим шел. И теперь лицом стоит на обратный путь.
Веселые дела. Ощупывает затылок – шишка приличная. Осторожно скашивает глаза вниз – кроссовки, джинсы.
- Меня зовут Вова! – крикнул.
Кому, спрашивается?
До своих доскакал быстро.
- Ну, где тебя носило? – всплеснула руками Ирина.
И ответить ей нечего. Врать, что заблудился? Остальные только молча оглядели. Скоро вертолет.
- Я спрашиваю, кто нам два рейса оплатит? – продолжает яриться Ирина.
И Володя взывается:
- А если я упал, ногу сломал, умер, наконец, на маршруте?
- Вот орать не надо! – останавливает Ирина, - А докладную пиши!
Славик вмешался:
- Пиши, пиши а мы подмахнем.
Какие же оправдания приводить.
- Хочешь, ногу сломаю! - предлагает Олег и хватает то за одну ногу, то за другую, - Выбирай, которую!
Ира уже вытащила бланк. Где-то ручка была, обхлопывает карманы Володя. Задний карман что-то тяжелое оттягивает. Нож… Складной… Австрийский…
- Хороший нож, немецкий. Где взял? – Олег уже раскрывает все вкладыши, как ребенок, язык высунув, - Люблю старые вещи! Продай, а?
- Еще чего! – и уже Федором выхватывает нож Володя, - Это ж трофей! Вчера у фрицев взяли!
- Вертолет летит! На месте напишешь. – подходит Ирина.
Олег принимается в лямки вползать.
Стрекот все ближе. Федор поднимает голову. Сквозь ветки мелькает желтый фюзеляж.
- Ложись! – крикнул и в кусты бросился, - Воздух! Говорю ж, немцы вокруг. Эх, автомат бы сейчас – снял бы в два счета! Низко гад бреет…
Зря суетится. Тишина кругом. И опять справа курится туманом болото.
- Господи! – Володя со стоном опускается на тропу, - Опять двадцать пять! Пропал, значит, совсем пропал.
Кто-то плачет над ним. Опять какая-нибудь дочка? Веки с трудом разлепляет:
- Ну, а ты кто, девица красная?
- Ира я! – подвывает незнакомка, - Вовочка, родненький… Да что же это?
Но ее заслоняют белые гремучие плоскости…
- Кто вы ему? – спрашивает врач в голубой шапочке стоящих перед ним заросших и перепуганных людей.
Называются.
- Придется вам лететь без него.
- Будете оперировать? – басит Олег. Ирину Славик уже увел.
- Куда? – подносит к окну снимок, - Видите, треть уже поражена. Факельный процесс.
- Доктор, он был абсолютно здоров. Буквально вчера.
- Факельный…Сравните снимки. Это вчера, а это сегодня утром.
- И что? Остановить как-нибудь нельзя?
Голубая шапочка качнулась:
- Такую скорость наблюдаю впервые… И еще очень важное. Где он мог облучиться? Вы-то все в порядке.
Олег вспомнил о странной отлучке Володи:
- Вчера с утра часов шесть его не было. С девяти до трех дня.
- Значит, за эти шесть часов и нахватался. Доза убойная… Но вот, что странно – дозиметр молчит…
- Не с тарелкой же он встретился? – вскипел Олег.
- Насчет тарелок не знаю, а результат – вот он! – доктор взмахнул снимками.
- Может, в Москву его? – вскинулся Олег.
- Ради Бога! Но уже незачем.
- Не довезем что ли?
Врач плечами пожал.
- Что ж теперь, улетать нам?
- Это как хотите, - человек в шапочке поднялся с диванчика, - Я вам не советчик.
Иру заговорили, убедили, обманули, и они со Славиком отбыли ближайшим рейсом. Олег остался ждать исхода.
Г Л А В А Ч Е Т В Е Р Т А Я .
Федор открыл глаза. Ночь. В госпитале он что ли? В палате две койки. Одна пуста, не застлана даже. Дверь в коридор приоткрыта. От столика сестры на полу пятно света. Сестра спит на куцей кушеточке.
- На посту спит! Трибунал! Расстрел! – шепчет насмешливо Федор.
От окна кто-то скользнул. Неслышно совсем.
- Папка, ну как ты?
- Да вот, - вздыхает Федор, - Что-то совсем развалился-развалялся. Шевельнуться не могу.
- Вижу! – тоненько тянет, - Давай-ка тихохонько на бочок!
Он переворачивается, пружинами стараясь не скрипнуть. Голова вот только – как лежала носом в потолок, так и лежит.
- Ну, намотали – не повернешь! – досадует.
- А ты ее руками! – советует, как ее там, Лена, кажется.
Руками получилось, Теперь и голова налево легла.
- А теперь, папка, не пугайся, ладно?
- Мне только пугаться, - усмехнулся уже Влад, - После всего такого…
А дочурка ящеркой уже по простыням накрахмаленным скребет коготками. Как грохочут они окаянные!
- Сестричку как бы не разбудить! – беспокоится опять Федор.
Ящерка тоненько смеется:
- Не боись, я быстренько. Вишь, светает уже. Спешить надо.
И за спину юркнула. Что она там?
- Лена, Леночка! – позвал.
Не отозвался никто. Подождал, подождал да и уснул.
Врач заглянул в палату. Лежит, как и вчера, без сознания. Да нет, спит. Подхрапывает даже. Возвращается врач в ординаторскую. Снова и снова разглядывает последний снимок. Невероятно. Процесс застопорился. Постучал костяшками пальцев по столику.
- По дереву надо стучать! – говорит Главный. И добавляет посуше, - Снимки повторить!
Так и повелось. Каждую ночь. Задремлет, бывало… А тут, глядь, за окном светло уже, и никого. Не пришла, значит. Проспал. Заспал дите. Лезут на язык слова и обороты, ему Владу, непривычные, в его рафинированно-интеллигентной семье никогда не употреблявшиеся. Потом Влад соображает, что не он все это и говорит. Это Федор. Из какого-то южного городка с плитами на тротуарах.
Вот встанет, в себя придет и отыщет. И город этот, и болото… Нет, болото ни к чему!
На следующую ночь старается не спать. Вот и сестричка улеглась на кушеточку – ноги поджала. Что ж не идешь, дочурка? Вообще-то Влад воспринимает всю эту фантасмагорию, как крупную хохму. Но словечко «дочурка» в душе что-то переворачивает. Надо же!
- Доченька… Дочуша…Донюша… Детонька моя… - пришептывает чужими губами.
Волны тепла и счастья, прежде неведомые ему, накатывают теплым черноморским прибоем.
Скорее почуял, чем почувствовал, как скользнула к затылку ящерка. Пришла-таки! Следом за первой, почудилось ему, юркнула и другая.
- А это уже Гала! – вспомнил Влад имя косу все заплетающей да расплетающей.
А потом тоненький голосок пел ему песенку, Мелодия звенела в ушах и разносилась по черепной коробке, болезненно-сладко отражаясь от всех косточек и хрящиков. Это было ужас как щекотно.
- Потерпи, - шептали в другое ухо, - Щекотно – значит заживает. Потерпи, родной…
И правда, зуд скоро начал стихать. И песенка стихла. Даже не так. Ящерка-Лена продолжала петь, но он, Влад, как на лодке отчаливал и отплывал от поющей все дальше и дальше. Дивно только ему показалось, почему он в песенке той ни слова не понимает. Вроде, и слова наши русские, а о чем?..
Он не то, чтобы видел, знал, что плывет по реке от одного берега к другому, и эти две самые дорогие для него, остаются на том берегу. Одна из-под ладони глядит ему вслед – косу уже не плетет! А другая…
- Ну, что же делать, - уговаривает себя Федор, - не нами все это придумано…
Влад же кричит остающимся:
- Я обязательно найду ваш город, дом. И панихиду или что там в церкви положено, отслужу! Клянусь вам!
На эти слова поклонились они обе ему в пояс, и… нет их больше.
Не придет она. Лена. Дочь какого-то Федора. Неужели действительно его душа как бы вселилась в него, Влада.
Сел, опустил ноги. Шлепанцев не нашарил, босиком пошел. По стеночке пришлось. Ноги дрожат. Отвыкли ходить. Это его-то ноги! Ноги геолога…
Где у них тут туалет? Напра… или нале… Ведро загремело слева. Туда, значит.
Дверь настежь, стульчаки в ряд. Помочился. Умылся над раковиной. Лицо ссохлось совсем, вроде как и не его. Неужели он опять Федор? Заглянул в зеркало – слава Богу он там, Влад!
- Вова я! – громко, как давеча на болоте, сказал.
Из кабинки выглянула женщина. В халате больничном. Неужели в женский туалет забрел?
Женщина выбралась из кабинок и подбоченилась:
- Ты кто же это будешь?
- А ты кто? – поднял подбородок Влад.
- Я-то здешняя. Настасьей Евграфовной зовусь!
- Да и я не из-за рубежа. И звать меня Вова!
- Это слыхали! – Анастасия Евфрафовна громыхнула ведром и бросила тряпку на длиннющую швабру, - Вот только я тебя что-то не наблюдала. Новенький что ли? Или… постой, постой!
И глаза раскрыла широко. Синими-пресиними они у нее оказались.
- Вот это очи! – покрутил было головой Влад, да в глазах все поплыло. З а раковину ухватился…
- Ну, ты даешь, Вовик! – пыхтит Анастасия Евграфовна, волоча Влада по коридору, - И как я сразу-то знаменитость такую не признала? Прости дуру старую, голубь ты наш!
Сложила его на койку:
- Это кто ж разрешил тебе подыматься-то? Зинка, стерва, дрыхнешь? А у тебя лежачий по больнице бродит. Хорошо на меня набрел… У, глаза твои бесстыжие!..
Сестра с закрытыми глазами запихивала в стенной шкафчик матрасик, подушку. Они вываливались обратно…
Анастасия Евграфовна, впрочем, подмигнула Владу и, обложив Зинку отточиями, пошаркала обратно туалет домывать.
- Ты не очень-то, Настюня, шуми! – подала наконец голос сестричка, - Ишь, раскудахталась! С утра, видать, еще не приняла? Тоже мне курочка-ряба, ити!
Владу сделалось невыносимо смешно. Хохотать он поостерегся и только затрясся всем телом. Что ж, день начинался весело. День, как позже выяснилось, последний.
Потому как сняли повязку. Врач сквозь очки долго смотрел на Влада. Так художник на чужую работу смотрит – долго и молча.
- Вы бы сказали что-нибудь больному, доктор! – не стерпел Влад, - Я же не картина. Знаете, глуповато себя чувствую!
- - Что вы хотели бы услышать? – отозвался, наконец, врач и, очки сорвав, дужку грызет.
- Ну, жить, например, буду или как?
Но врач вдруг закричал, покраснев страшно:
- Вы понимаете, что вы говорите? Вы… Вы…
И вон из палаты. Зина, округлив глаза, бросилась следом.
Тут вплыла Анастасия с ведром, пол мыть начала, дергая кровать за ножки гигантской своей шваброю. Шваркнула к босым ногам Влада шлепанцы великанского размера:
- На! Тоже удумал – босиком шлепать!
Управилась, вынесла ведро, за шваброй вернулась, но облокотилась на спинку Владовой кровати:
- Ты не гляди, что кричит. Он хороший. Мухи не обидит. Заступается за меня. Зинка все стучит главному, что я… это… ну выпиваю. Выгоняют меня все время за это дело. И правильно делают, конечно. А с другой стороны, как тут работать без этого, скажи мне?
- Отделение-то… Онкология…
Влад вздрогнул:
- Как онкология?
- Голубь ты наш! – всплеснула руками Анастасия, - Али не знал? Ну. Да! Где ж тебе знать? Как принесли тебя полумертвого, так сегодня, поди, впервые глаза по-настоящему открыл…Ой!
И заголосила вдруг, рукавами утираясь:
- Милый ты мой сыночек! Ты хоть знашь, откуда выбрался-то?
И пальцем вверх тычет.
- Догадываюсь. – ухнул Влад, стуча зубами.
- Во, во! – зашептала Анастасия. От нее действительно пахло, и Владу захотелось, чтобы она поскорее ушла.
Лег на спину, голову на подушки закинул.
- Ты что это с лица потемнел? – Анастасия прищурилась, - Думашь, я ничего не знаю? Пьянь, думашь, глаза залила и ничего вокруг не видит? Это вон они врачи ученые, профессора сраные, ничего не знают, а я, голубь ты мой, все про тебя знаю.
Влад прикрыл глаза, но Анастасия стукнула ладонью по спинке кровати:
- Ты, это, не жмурься! Знаю я, кто по ночам к Тебе, это… Не бледней, не бледней! Знает Настя, кто тебя излечил! Господи, слава тебе!
И она истово перекрестилась.
- А ну, пошла отсюда, швабра старая! – Влад сел на кровати и ноги на пол спустил.
Анастасия только головою покачала и снова прослезилась:
- Понимаю, понимаю тебя, Вовик, как никто! И не обижаюсь ни грамма! Я уйду, а ты помни – Бог тебя спас!.. Это ж надо так любить, чтоб с того света… И все такое…
И пошла, пошла быстренько к двери, приборматывая и крестясь.
Влад же влез в музейные тапки и к окну прошаркал, оглядел пейзаж:
- Это ж где я нахожусь?
- В Энске ты находишься, в Энске. Но сегодня мы с тобой в Москву отбываем…
Олег?
- Откуда ты здесь? Один?
- Ирина в Москве. Светил всех на рога поставила. Сейчас они с местным Главным решают, можно тебе лететь или не можно… Ну, Владик, дал ты нам по мозгам. Не ожидал я от тебя, признаться, такого крутяка. Но чудо свершилось – вот он ты1
- Ладно о чудесах! – довольно резко перебивает его Влад, - Как бы мне побриться что ли? Зарос, как Иван Сусанин…
- А что? Борода тебе идет. Да не очень ты и оброс…
- Сколько же я здесь провалялся? – осторожно выспрашивает Влад.
- Неделю всего. – Олег отвернулся.
- Главное, спокойствие, Малыш! – тронул его за плечо Влад и поспешил к койке, так-как в двери входила группа людей в белых халатах. Из всех он знал только Зиночку да утреннего крикуна.
Самый из них главный, маленький брюнетик, уселся на стул, подставленный ему тем, что кричал. Уселся и, как тот давеча, принялся рассматривать пациента. Оторвался, наконец, от «шедевра» и обратился к Олегу:
- Это вы с ним в Москву?
- Так точно! – вытянулся Олег.
Главный посопел и все. Так же гурьбой и ушли.
Лечащий, правда, вернулся и тоже Олегу:
- Вы там смотрите поаккуратнее!
- Есть поаккуратнее! – снова дернулся в стойку Олег.
Г Л А В А П Я Т А Я .
В аэропорт прибыли впритык. Кто-то ключ затерял от кабинета с особой печатью. Искали завхоза с запасным ключом. Обычная канитель.
- Не хотят тебя отпускать. – зубоскалил Олег
Он откровенно радовался завершению своего подвига. Влад усмешливо наблюдал за ним. После случившегося критерии обычные виделись ему… Как сказать-то?.. Не совсем истинными. Его так и подмывает спросить: «Олег, а зачем ты остался, ждал и… все такое?» И наперед знает, что ответит тот. О товариществе, о дружбе… Впрочем, нет! Он не так прост этот рубаха-парень! Вот, что скорее всего он ответит: «Ира попросила.» Может быть, покраснеет даже. Ирка в экспедиции одна, и все в нее тайно влюблены.
- Какая пошлость! – бормочет Влад и краснеет сам.
- О чем ты там? – спрашивает Олег, копаясь в бумажнике.
И Влад выпаливает:
- А зачем ты, Олег остался?
- Ну, и вопросец! – покачал головой его товарищ, а сам шарит по вокзалу глазами в поисках табло, часов, наконец, - Нет, здесь не Москва! И даже не Рио де Женейро!
- Пошли посадку лучше искать. Кто не схоронился – я не виноват!
Нашли кучку явно нездешнего народа. Олег расчистил от чемоданов часть подоконника:
- Садись сюда, болезный!..
Но Влад пошел искать туалет. Олег тихонько матюгнулся и следом – топ-топ! По запаху нашли. Вот и двери. Ни «М» на них, ни «Ж».
- Иди в эту! – ткнул Олег наугад.
Влад вошел, но очутился в коридоре со множеством одинаковых дверей. Стук захлопнувшейся за ним двери болезненно отозвался в свежезажившем черепе. Пошел по коридору, не возвращаться же! Под ногами ковровая дорожка.
Не туда попал. Свернул раз, другой. Человек перед ним возник.
- Туалет здесь где?
Тот молча ткнул пальцем в одну из дверей.
Чисто. Карболка только воняет, сволочь!
Вышел Влад обратно в коридор, а тот чудак как стоял, так и стоит. Вроде как на часах. И форма на нем. Ремни, кобура, погоны. В спецотдел что ли нелегкая занесла?
- А куда выходить, чтобы покороче? Самолет у меня. – заспешил Влад.
- Сюда, пожалуйста! – кивнул военный.
Ну, да! Дверь высокая, ручки медные. Это он у двери на часах.
- Пропуск ваш! – протягивает вдруг руку военный.
- Какой пропуск? – цепенеет Влад.
- Вон тот, что из гимнастерки выглядывает. – явно потешается энкеведист и пальцем, как дулом нагана, в самое сердце.
Ну, полез в нагрудный карман гимнастерки, вытащил бумажку.
Влад? Или опять…? Дверь, между тем, распахнулась и приходится выходить на какую-то улицу.
Сложенные из песчанника дома, заборы, тоже из глыб. Чахлые деревца, выгоревшая за лето лебеда торчит из потрескавшейся белой земли. Под сапогами те самые плиты.
В общем, три, четыре, пять – иду искать!
Влад повернул почему-то направо и пошел, пошел, будто всю жизнь ходил тут. Через центр, мимо Ленина с кепкой в руке. Чугунные полы раздувает октябрьский ветер с Невы. Рот статуи широко раскрыт. На могучем плече сидит хрупкая голубка и с интересом в этот рот заглядывает.
- Что же там может быть такое? – Влад остановился даже, - Неужто гнездо? Куда же смотрит Советская власть?
Проходившая мимо старуха украдкой перекрестилась:
- Разрушили храм ироды! Анчихриста энтого взгромоздили!
- Крутая старушка! А в снега загреметь не боишься? – спросил ее Влад, но она, даже не глянув на него, засеменила дальше.
Потом Влад ехал в громыхающем трамвае. С полу поднималась плотная пыль. Поднималась и осаживалась на таких же серых, как сама, людей. За грязными окнами тянулись хаты, разбавляемые редкими домиками из красного кирпича. Пошли казармы, и Влад из трамвая выпрыгнул. Плит здесь уже не наблюдалось. Дорожка была усыпана красной жужелицей.
- Однако, Федя, и забрался же ты! В самое пекло. – не одобрил Влад, - Я бы давно отсюда рванул в прохладу какую-нибудь…
- В Соловки или Колыму хочешь? Так нет ничего проще…
Это уже сам Федор отвечает. Влад и язык прикусил. Федор тем веременем свернул во двор одной из казарм. С лавки навстречу ему вертко поднялся невысокий перенек в парусиновых штанах:
- Федя! Погодь! Иди за мной и не оглядывайся.
Ну, идет Федор-Влад за парнем.
- Я сейчас в подъезд зайду, а минут через пять и ты заходи… - сказал тот, не оборачиваясь.
Влад кое-что слышал, читал, но чтобы вот так угодить прямо в этот липкий, пыльный и простой, как парусиновые штаны паренька, страх… В кармане «галифе» нашарилась смятая пачка «Беломора». Закурил, было, но закашлялся. Сама садик я садила… Отбросил папиросу и зашел в прохладный подъезд. Поднялся на второй этаж, поскребся водну из четырех дверей. Прямо, как в разведке, ей-богу!.. Федоров дружок открыл, провел в свою комнату, все время прикладывая палец к губам. Дверь за собой притворил, потом снова открыл, оглядывая коридорчик, а потом уж на крючок. И теперь только к Федору на грудь. Маленький совсем, по плечо Владу будет. Смотри-ка, плачет:
- Федька, не ходи домой. Засада у тебя. Галя пробегала мимо – шепнула. Представляешь, как при немцах! Даже хуже. Ведь свои кругом, вроде…
Значит, они в оккупации были. Влад прошел к столу, вытащил из вещмешка, только что обнаруженного за спиной, все, что там было. И нож этот австрийский тоже там… Во фляге трофейной спирт. Кстати как пришелся! Ножом сало порезал. Хорошо режет, фашист! Паренек хлеб на стол, огурчики, холодной картошки из кухни.
За то, что таки-вернулся, выпили. За Победу, за Сталина, само-собой… А потом Влад куда-то пошел, хотя паренек хватал его за рукава и шептал, чтобы из дому не высовываться. Федор все равно пошел. До-мой. В засаду? А пусть! В окне второго этажа мелькнула Галя. Та самая, с болота. Стоит, косу плетет и головой качает – не ходи, мол. Разозлился за Федора Влад. Спирт опять же действие оказал – море ему по-колено! Как это? С Победой вернулся! Вон, даже на груди что-то там бренчит. И что ж, в дом родной не войдет? Галю эту самую с косой не обнимет?
Ругнулся Влад-Федор прилично и шагнул в знакомый до пронзительности подъезд. Каждой трещинкой на цементном полу, каждым подтеком на давно не беленном потолке знакомый, господи! По лесенке крутой сапогами прогремел, а перед дверью даже чечетку отстукал – до того в раж вошел! И рукой с маху – в дверь!..
- Скорее! – крикнул Олег, подхватывая Влада под локоть, - Посадка заканчивается!
Г Л А В А Ш Е С Т А Я .
Когда пролетали над великой русской рекой, Олег вдруг заговорил:
- Вот ты спросил, зачем я остался. Я не ответил, но голова с тех пор думала.
- И что надумала? – с неохотой отозвался задремавший было Влад.
После очередной «экспедиции» теперешнее ему не интересно – мелко, глуповато.
Но Олег не остановится, пока не ответит. Такой уж человек. В глаза Владу заглядывает:
- Знаешь, ни-за-чем! Просто остался и все.
Похоже на то. Это Влад колебался бы. И то, потомучто Ирина вечно: «Зачем тебе это надо?»
Олег снова что-то говорит. Ухо к его губам:
- Вот что ты там в тайге делал, тогда – с девяти до трех?
А почему бы собственно не рассказать ему все, уговаривает себя Влад. Надо же кому-то все это рассказать? Что я теряю?
- Ничего не теряешь! – кивает Олег, - И еще, объясни, как ты за три минуты пребывания в сортире успел выжрать водяры? От тебя же неприлично разит, дорогой товарищ. Вот тебе два вопроса, которые мешают мне спать по дороге домой! Если ты не ответишь мне сейчас на эти два вопроса, всего два, - вообще-то их гораздо больше! – я сдаю тебя в Домодедово Ирине и все… Даже по приказу из Кремля никуда больше с тобой не поеду! Потому я должен знать, за кем иду, понимаешь. Не куда даже, а за кем! Этому я, сам знаешь, где научился.
И захлопал по карманам в поиске сигарет. Влад вытащил смятую пачку «Беломора»:
- Вот! – зло сказал, - Закуривай, браток!
- Фу, я такие не курю! – отмахнулся Олег.
- Ты на дату посмотри! – предлагает Влад.
- Ну, смотрю. Что-то доисторическое. Откуда выкопал? – и завертел пачку в пальцах.
- В тайге, если хочешь.
- В тайге?
- Не хочешь тайги, из туалета! Оттуда же, где я спирт принимал граненым стаканом.
- И с кем же ты в туалете кушал спирт?
Влад расслабился и вдруг назвал имя и даже фамилию Федорова дружка в парусиновых штанах:
- С Борькой! Борькой Калмыковым. Отец его, дядя Тимофей по дворам ходил ведра кастрюли паял. Так и кричал: «А кому-у ведры- кастрюли- корыты пая-а-ть?» Тогда в магазинах и хлеб по карточкам, а несъедобных товаров вообще не было.
Олег шевельнулся.
- Нет, теперь сиди и слушай! Ты хотел ответов – слушай! – но запнулся Влад, - Поймешь ли, поверишь? Не хочется зря надрываться.
Закурил «беломорину». Олег внимательно изучал номер впереди стоящего кресла:
- Знаешь, Вова, ты давай, как я. Просто расскажи все-все. Пойму – не пойму – проблема уже моя. Я ж вижу, что с тобой творится. Как подменили тебя после этих шести часов. Ты и не ты. Речь твоя – не твоя. Вплоть до жестов. Не дурак же я совсем. Да и Ирина тоже. Тебе ж с ней придется… как-то. А?
И положил руку на руку Влада со странно смятым мундштуком доисторической папиросины.
И Влад рассказал ему все…
Самолет приземлился. Ирина повисла на шеях обоих, рыдая и причитая. Влад дрожал губами и тоже плакал. Не от встречи с любимой в общем-то женой, а от пересказа пережитого. Олег взял такси, запихнул всех. Славки только не было. Где же Славик?
- У него там день рождения у кого-то.
- Ага! – сказал Олег, как шпагу обножил.
- Ты, Олег, максималист. Среди всех нас Славка пожалуй самый нормальный. – заметил Влад.
- Ладно! – припечатал Олег и тронул водителя за плечо, - Останови здесь, шеф!
Ирина подняла брови:
- Как это здесь? В арку, пожалуйста, и вон к тому подъезду. У нас больной после операции.
Олег переглянулся с Владом и твердо повторил:
- Нет, здесь! – открыл дверцу, вытащил Ирину, провел к подъезду и в лифт вставил, -Мы следом! Приготовь там букеты и Шампанское с оркестром!
- Будет сделано! – засмеялась Ирина, уезжая вверх.
Олег вернулся к выкарабкивающемуся Владу, запихнул его обратно на заднее сиденье, сам сел рядом с водителем:
- Жми в Малаховку!
- Не поеду я в такую даль! – закапризничал таксист.
- Тогда на Казанский!..
Г Л А В А С Е Д Ь М А Я .
Влад курил в тамбуре. Олег вышел к нему:
- Прости за бесцеремонность, но надо тебе в себя прийти. А Ира не тот человек. Слыхал, «больной, оперированный»?
- Почему же не тот человек? Жена все-таки! – вяло отозвался Влад.
- Дело в том, что у меня есть знакомства с такими специалистами , - Олег покрутил пальцем у виска, - Из четвертой. Могу устроить встречу.
- Куда им, даже из четвертой! – усмехнулся Влад.
Олег сморщился:
- Я ведь сказал, если хочешь. Ты хоть знаешь, чего ты хочешь? Скажи мне только – я парень сообразительный. «Духов» брал – тише ящерки твоей подбирался! А они, Вова, восток! У них уши отовсюду растут.
- Я бы хотел… избавиться от этого…, - Влад запнулся, - Федора. И вообще…
- Так вернем тебя оттуда! Жаль, мне туда с тобой не попасть. Я свел бы эту проблему к нулю!
И Влад впервые пожалел, что рассказал Олегу, именно Олегу, свою беду.
А тот тут же поднял палец:
- Ты только не жалей, что мне рассказал. А что глупости болтаю, взволновал ты меня очень. Не знаю уж и почему…
Схватил вдруг Влада за куртку, к себе притянул:
- Я чуял, чуял, что все здесь неспроста! Вот тебе, Вова, и ответ, почему я остался. – он хлопнул себя по лбу, - Ну, конечно же. Видишь, мотивация и проявилась!
- Нам выходить! – схватился Влад, и они выскочили в съезжающиеся уже двери.
Платформа оказалась низкой. Олег даже ладони малость на щебенке стесал.
- Что за дела? – вскричал, - До платформы не довез, идиот!
Ругаясь, поднялся, брюки отряхивает. Отряхивает, а рука двгается все медленнее. Поднимает лицо с выпученныыми глазами и шепчет:
- Вова! Это ж не мои брюки… Смотри, галифе какое-то…
- Вот видишь, все, как ты хотел! – Влад повеселел даже, - Но помни! Будь рядом со мной, а то останешься здесь один. Еще в болоте сгинешь!..
Олег ошалело разглядывал Федорову гимнастерку на Владе. Принялся медали пересчитывать. Сначала его, потом свои.
Обретя, наконец, дар речи, заговорил:
- Хорошо! Ты, значит, Федор, а я кто?
Влад провел ставшего на удивление покорным товарища в пристанционный скверик, на лавочку усадил:
- Давай, Малыш, сложим наши две головы и начнем, наконец, действовать, а?
Олег безмолствовал. Таким потерянным Влад никогда не видел бравого «афганца»:
- Ну, Олег, главное, я думаю, не забывать, что мы – это мы. Я – Влад, ты – Олег. Ты воевал – ты и командуй. Представь, что мы в разведке.
Олег помотал головой и шепнул:
- Не-а! Скажи сначала, кто я здесь?
- Ну, был такой – Сосуля! Разведротой командовал.
Олег поежился и быстро оглядел местность:
- А мы и есть на чужой территории. Энкеведисты тебя, поди, ищут. Так что, Вова, не высовывайся. Я первым пойду. И еще! – Олег быстро осваивался – вылитый в самом деле Сосуля! – Зачем ты сюда приехал? К Гале что ли?
- Ну, как честный человек, полагаю, Федор просто обязан к ней вернуться. А?..
- Понимаешь, мы должны выяснить, что ты здесь забыл? – подвел черту Олег.
Мастер он все-таки эти черты подводить, ей-богу!
- Нет, это самый ужасный вид транспорта! – пытается перекричать грохот трамвая Олег.
- Зато какая синхронизация с эпохой! – улыбается Влад. Он анекдот вспомнил.
«Топтуна» Олег уже давно приметил и теперь следит, кому тот их передаст. Глянь-ка, никому – сам ведет их от трамвайной остановки к казармам. Ведет, почти не скрываясь. Работничек!
- Типа видишь? – шепнул Владу.
- Давно. Только не вздумай японскую борьбу применять. Это не совсем честно, а.
- Ты, Вова, работай в своем режиме, а я буду в своем.
Олег конечно дока в вопросах разведки, но несколько сбит с толку тем обстоятельством, что прохожие, к которым он пытается обратиться с расспросами, его как бы не замечают.
- Может быть, они тебя просто не видят? – предположил Влад.
- А как же «топтун»?
- Так он же Федора пасет.
- А я, значит, призрак? Проверим версию! Ты иди вперед! – И дождавшись преследователя, Олег бьет его в ухо своей «кувалдой».
Действительно, энкеведист, как ни в чем не бывало, нагибается к ботинку и возится со шнурком, потому что Влад остановился и с любопытством смотрит в его сторону. Да еще хохочет при этом. Олег надолго умолкает. Сначала они заходят к Борису. Того нет дома. И вообще, во всех казарме – никого. У Галины тоже пусто. На двери – пломба.
- Вот это совсем скверно! – бормочет Олег и дверь вышибает.
Убогая мебель, ободранный шифоньер, стол без скатерти, этажерка. Над ней тарелка радио. На стене два увеличенных и пасхальными красками раскрашенные два фото.
- Узнаешь себя, двоеженец? – смеется Олег.
Влад смотрит на Галину пристально:
- Все равно есть в ней что-то такое…
Олег держит в руке маленькую карточку:
- А это наверняка Аленка!
- Покажи! – протягивает руку Влад, но Олег смотрит в окно и начинает пятиться в глубину комнаты.
К сопроводившему их подошли двое, подняли лица к окну на втором этаже.
- Смываемся, Влад! За нами пришли. Уже и в подъезд зашли.
- Куда же мы смоемся? – заоглядывался Влад.
- Для начала в окно! Давай руку, чтобы вместе, как пионеры! Взвейтесь кострами, понимаешь, синие ночи…
- Но мы не успели ничего узнать!
- Это с какой стороны посмотреть! – буркнул Олег, сам уже на подоконник вкарабкался.
Шаги в коридоре, стучат в дверь.
- Какие вежливые! – зло шепчет Влад и тоже на подоконник вскакивает.
- Три, четыре! – хватает его за руку Олег…
Приземляются они уже на Малаховскую платформу.
- Ну, вы даете, мужики! – качает обритой головой губошлепый «качок». Его приятель-близнец полон презрения:
- Не лезь к ним, Бак! Они ж голубые! Вишь, за ручки держатся!
Олег поднимает «близнеца» над асфальтом и жестким «спецназовским» рукавом проводит под курносым носом:
- Сопли подтяни, малек! Поди, сами балуетесь?
- Отпусти пацана! – просит Влад и проходит к лавке.
Сел, голову руками обхватил. Олег сопит рядом. Посидели. Потом отоварились бутылкой попроще и какой-никакой снедью.
На даче даже холодильник. В морозилке что-то лежит заиндевелое. Два гамака на костылях, вколоченных в бревна. Олег погружается в один из них:
- А это утомительно…
- Что именно? – Влад откупоривает, разливает, подает…
- Привидением быть… - отдувается Олег.
Молча пьют, жадно едят.
- Что, лень рамы связать? – Влад смотрит на обрезки пиломатериалов в углу.
- Возьми да свяжи. У тебя вон – бюллетень на два месяца! – Олег рассматривает фотографию девочки а вышитой крестом блузочке.
- Ну, ты молодец! Золотые руки! Огромная тебе благодарность от имени моих товарищей! – оглядывается на дачу Олег.
- Не знал я, что у тебя дача есть. Или снимаешь… с товарищами?
Они идут к электричке. Идти минут двадцать, так что Олег успевает рассказать, как с дачей получилось.
Ездил он по этой Рязанской дороге всю жизнь, пока не обратил внимания на эту дачу. Слева она стоит, как из Москвы-то. В стороне от всех остальных, на крутом бережке, без забора. Одинокая, гордая, без окон и дверей. Потом и без крыши. Он даже ждать начал, когда же хозяева ее до ума доведут. Не дождался, в армию загремел. Чудом вернулся – глядь, стоит. Один стены остались. Не выдержал. Собрал ребят. Сделали крышу, навесили двери, настелили полы, электричество от столба протянули и принялись по-очереди обживать. Малаховские «братки» было наползли. Пугнуть пришлось. Теперь в гости наезжают со своей выпивкой и закуской.
- Сказка. А власти как? – качает головой Влад.
Электричка. Ходу! Успели!
Олег раскатывает себя на всю лавку:
- Власти, Вова, афганцев не тревожат!
- Сказали хть, кто хозяин? – Владу история нравится.
- Сидят по о-очень серьезной статье! – качает лбом Олег.
- Ну, а как выйдут?
- Встретим как дорогих гостей! – наклонился вдруг к Владу, - Вов, а может съездим в Горняцк?
- К-какой Горняцк? – бледнеет Влад.
Олег достает из дипломата две командировки, зачитывает:
« С целью выяснения целесообразности дальнейшей эксплуатации пластов направляются…»
- Почему именно в Горняцк? Ты что, Олег, паясничаешь тут? – вспылил даже Влад.
Вскочил и пошел было от поднадоевшего уже «опекуна».
Олег легко вернул его на место, прижал к окошку:
- Мы там… в трамвае ехали?
- Ну, ехали!
- Я плакат всю дорогу читал: «Товарищи! Все на восстановление родного Горняцка!».
- Ну, ты даешь! – протянул изумленный Влад.
- Рад стараться, ваше благородие!
- Какое там благородие? Сержант я…
- Так точно! Сержант Федор Ковригин. – кивнул Олег.
- Ковригин? – открыл рот Влад, - Олежка, а ты часом не из органов?
- А хотя бы и из них? – отвечает Олег очень серьезно.
- Не знаю, зачем тебе все это нужно, Олег, но благодарю. Сам бы я долго раскачивался.
- Так что поедем. Гайдем Бориса Тимофеевича и… свободны от впаданий в странные состояния. – Олег подмигнул.
Влад смотрит на него, будто впервые видит.
- Что уставился – не нравлюсь? – склонил Олег голову к плечу, - Не трать, Вова, сил на такие вот взгляды. Я благодарен Советской власти, что научили меня ну всему на свете. Меня можно засунуть в любую точку планеты, и я не пропаду. А, стало быть, и те, кто рядом со мной, будут в полном порядке!
И по плечу Влада потрепал. А тот продолжает смотреть:
- Зачем же я вам понадобился? Вот ответь и все!
- Нашей конторе собственно ты, Вова, не нужен. Она занимается более серьезной прикладной, так сказать, ерундой. Ты, Вова, нужен лично мне. Зачем, спросишь? Я уже говорил, что должен знать все о тех, с кем иду. Понимаю, надоел. Но, дело надо закончить, прояснить то есть до абсолютного нуля.
- До какого нуля? Абсолютного? А что, бывают нули с отклонениями от абсолюта? Такие, например… - и Влад изобразил пальцами стреляющий наган.
Олег вдруг зевнул:
- Влад, а ты не допускаешь мысли, что тоже кому-нибудь надоел? Мне, например. Сиди, сиди. Все это только разговор, треп… О даче, кстати, молчок, Там только свои, Когда припрет, знаешь, куда сунуть раненую лапу… Один только уговор: уходя, холодильник загрузи. Как в горах. Спички, соль, дрова… Понял, что ли?
- Понял! – отозвался Влад вполне серьезно, - И еще понял: не входить туда, если там свет горит.
- Да ты умен не по годам! – усмехнулся Олег.
- Сейчас-то, мы куда?
- А в этот Горняцк. Вот и билеты. Плацкартные места. Купе не люблю – привычка. Плацкарта верхняя боковая. Полный обзор…
- Почему мне тебя жалко вдруг стало?
- А я не против. Я – тебя, ты – меня. В этом, видно, и есть загадка русской души – клей российский.
- Наверное Федор с Борисом тоже вот так… жалели.
Олег качает головой отрицательно:
- Нет, Влад, тут запашок. И экстрасенша сказала – узелок у тебя там. Он и притягивает.
- Что? – ахнул Влад, - Ты уже и до экстра-этих добрался?
- Добрался, как видишь. На-ка, пожуй! – Олег разломил плитку шоколада. – Говорю ж, хорошо меня учили. Вот и Казанский. Поднимайся!
- А еще два вопроса можно? – Влад поднял два пальца, - Всего два!
- Ну, давай! – Олег откинулся к стенке. Вихор на его голове покачивался вместе с вагоном, в пальцах изящно вертелся фрагмент жареной курочки. Ел он быстро и как-то незаметно. Правы были наши предки…
Влад взял с промасленной газеты свой кусок – оказывается, и ему хотелось есть:
- Откуда, Олег, бабки, на которые мы уже месяц живем да еще и ездим на юг?
- Это первый? Давай сразу второй!
- Ира, что с ней и вообще с семьей… моей?
- Отвечаю на второй вопрос, потому как после ответа на первый ты начнешь меня бить, а я этого с детства терпеть ненавижу. Правда! Я у бабули жил. Она меня ни-ког-да! Досуг у нее на терпение был, не то, что у родителей…
- Родители, вероятно, тоже из… конторы?
- А это уже третий вопрос, Вовик! Ира знает вот что: ты в клинике ГБ. Ходу туда нет. Дети гордятся отцом.
- Я их три месяца не видел! – вырвалось у Влада.
- Папаша хренов! Там ты тоже гусь: что дочка есть не знал…
Влад крепко стукнул лвдонью по столику. Столик немедленно сложился в спальное место, и все, что на нем находилось…
Потом они курили в тамбуре. Олег помалкивал. Обиделся?
- Я теперь молчать решил, - кивает, - Прости, но общение – тонкая штука. Мы же самоучки. Меня учили «есть!» да «слушаюсь!». Да я до тебя так сложно и тесно ни с кем и не общался. Мои ребята попроще тебя будут, но… Хорошо, что так все складывается.
Влад твердо про себя решил – только «да» и «нет».
- Напрасно ты так, - почти тут же отозвался Олег, - Все сложнее…
- Так оставил бы ты меня со всеми этими сложностями, а? Вроде, за ясностью снярядились?
Олег мигнул:
- Да я отродясь столько не говорил. Как прорвало! Я, понимаешь, все в себе держал. А тебя я ненавижу, может, во как! – вдруг не выдержал.
Как их завернуло, однако!
Влад ушел, влез на полку, улегся спиной ко всему. Олег устроился внизу, в окошко смотрит, не в силах не наблюдать за всем, что в вагоне происходит.
«Господи! Что это со мной?» - думает, - «Выходит, и я чокнулся? А что? Теперь нас двое таких, кто т а м побывал. А вдруг не двое, а больше?.. И что нас ждет нас в этом городе доблести шахтерской? И главное, зачем мне все это понадобилось?.. Знаю, зачем. Брешь затянуть, тоску задумать… Это вот наверняка клиника! Афганцы все чокнутыми вернулись. Чем я хуже или лучше? Ребята вон по церквям разбрелись или по бандам. Все до одного. И этот один – я! Вот Влад мне и подвернулся. Доверился мужик. Я бы сроду такого никому не трепанул бы. Он, конечно, колебался, маялся. И откуда во мне уверенность такая, что только я один ему помочь смогу? Как толкает что возиться с этим… делом. Господи, помоги мне! Видишь, молюсь тебе опять? Один раз помог ведь. Вертолет, который никто не посылал…»
Г Л А В А В О С Ь М А Я .
- Вещи! Вещи-то забыли? – кричит проводница из уплывающего дальше на юг вагона.
- А мы их в Москве еще оставили! – отмахивает ей рукой Влад.
Олег уже схватил какие-то «Жигули» и объясняет хозяину задачу.
- Так то или «Горняк» или «Пролетарка» - на южный манер тянет шофер гласные, но зажигание включил.
- Трамвай там мимо казарм идет! – подсказывает Влад.
- Тогда точно «Пролетарка».
- Дуй по линии, а там сообразим! – махнул Олег жестом полководца.
Влад смеется.
- Ты чего? – скосился Олег.
- Да так – самозащита психики. А вообще, мужики, я вроде бы как домой возвращаюсь. Радуюсь, ага!
- Логично! – почесал нос Олег на Владово чисто местное «г-э» - Хотя не знаю.
- Ты родом-то откуда? – спрашивает вдруг Влад.
- ДСП, Вовик! – с неприятной улыбкой отвечает.
И отворачивается Влад.
Ленин. Влад приподнялся на сидении и успел заметить, что на каждом плече вождя сидит по голубю. И теперь оба ему в рот заглядывают. Расхохотался Влад и сквозь смех водителю:
- Теперь налево. Трамвайные пути во второй раз расходятся.
- Точно «Пролетарка». А к кому вы там? Я до армии там жил – всех знаю!
- Отлично! – вскинулся Олег, - Тогда стоп!
Затормозил «Жигуленок». Закурили. Распрос с Гали начали.
- Не помню такую. В средней казарме на втором Ивакины жили. Ну, эти после войны въехали. Старух поспрашать надо…
- Может Бориса Тимофеевича из третьей казармы знаешь? – перешел к главному Олег.
- Это с того краю? Кто ж дядю Борю не знает? Местная достопримечательность.
- Неужели жив? – воскликнул Влад, и руки у него аж затряслись.
Олег положил свою ручищу на его трясущиеся:
- Тихо, Влад! Теперь молчи навсегда!
Отвернулся Влад и начал изучать бурый от неухоженности забор, кривой ствол акации, побеленный до пояса ослепительной известкой. Спросил вдруг:
- Это ж по какому случаю побелено?
- Чего? – оторопел водитель, - А-а! Так со дня шахтера осталась побелочка…
И сцепление нажал.
Прямо к подъезду доставил. От денег отказался – «со своих не беру!». Олег хлопнул его по плечу, сунул в нагрудник кусочек картона:
- Будешь в Москве – прямо ко мне!
И еще в глаза они друг другу поглядели.
- Посидим? – кивнул Олег на лавочку, - Событий каких-никаких подождем.
- Ты никак волнуешься? – удивился Влад.
Сам он теперь ничего не испытывал, хотя этот двор и был, быть может, главной целью его теперешней жизни. Вдоль двора тянулась асфальтовая полоска, на задах теснились гаражи. По стенам казарм тянулись газовые трубы. Только казармы оставались такими же – насмерть стояли старухи!
- И чем этот Борис тимофеевич достопримечателен? – завел разговор Влад, - Я что-то прослушал.
- Хороший вопрос! – оживился Олег, - Мы оставили его, как сейчас помню, в парусиновых штанах?
- Так. Только не мы – я. Мы не застали его дома. Интересно, где его носило?
- В бегах он был, - причмокнул Олег губами, - в бегах ото всех. А главное, от себя.
- Не такая и важная фигура, чтоб от нее бегать! – заметил Влад не без удивления.
- Факт! Нам осталось совсем немного. Узнать, от чего или от кого он собственно бегал! Дай только мне, Влад, слово коммуниста – не вмешиваться в процесс расследования!
- Ради Бога, бери мое слово. Но… стоит ли лезть в чужую жизнь?
- Влез же он в твою. – закатал Олег желваками.
- Ну, уж и влез. Это мой бред – при чем он тут?
- Как это при чем? Мы приехали. Торчим здесь. Что, спрашивается, нам в этом грустном дворике надо?
Влад откинулся на спинку лавки:
- В принципе, ничего. И мне сто лет это не надо.
Олег встал:
- Так поехали обратно, домой! Но это место, - он топнул ногой по асфальту, - притянет тебя снова и снова, пока у тебя действительно клиника не начнется.
- Ну, прав. Ну, браво. Вразумил.
Олег опустился на лавку:
- Себе говорю, думаешь – тебе? Думать молча не умею, от того и болтлив стал. Заработала голова. Давно не работала. Все больше руки да ноги.
Он сделал несколько спец. движений, потом вскочил с воображаемым автоматом и запрыгал вокруг лавки:
- Тра-та-та-та-а… тра-та-та-та-та-та-а, мать вашу! Давай подоходи…!
Влад перехватил его и силой усадил рядом с собой:
- У тебя бешеные глаза, Олег! Стоп!..
А того трясло. Пришлось по морде разок врезать.
- Эй! Ты руки не распускай тут! – донеслось откуда-то сверху.
Поднял Влад голову и увидел… Бориса. Старого только очень. И не парусина теперь на нем болтается, а , простите, джинса. И тельняшка из-под джинсы рябит.
- Борис Тимофеевич? – поднялся Влад. Руки в боки, ноги на ширине плеч, - А мы к вам!
- Ко мне? - не обрадовалась достопримечательность, - Погодите, я сейчас к вам спущусь!
Мимо старуха какая-то, платочком белым повязана:
- Ой, сынки, не связывайтеся вы с им. Бяды не обяретисси!
Олег уже возле нее, кашелку отбирает:
- Давай, мать, помогу. Куда тебе?
- Да у перву казарму, спаси тебя Христос! Руки вже не держуть!
И они пошли по дорожке к казарме, где Галя жила.
- Зачем это я вам понадобился, товарищ?
Обернулся Влад и лицом к лицу столкнулся с Борькой, то есть с Борисом Тимофеевичем.
Взволноваться не успел, потому что на руках у старика…
- Так это ж коала! – воскликнул Влад и протянул обе руки – потрогать мишку.
- Не тронь! – отступил старик, - Заразишь ишо чем! Руки-тай не мыл? Говори, что надо, да пойду я. На плите корм ему варится. Сбежит ще…
- А чем же вы его кормите, Борис Тимофеевич? Они ж кроме эвкалипта ничего вроде не употребляют.
Восторг незнакомца перед его любимцем смягчил старика, и он охотно отвечал, что Федька его все «жгреть». И фрукту, и овощ всякий.
- Всю мою пенсию сжираить. А энтот эвкалипет я в аптеке беру. Размачиваю, а не то и отвариваю.
- Как, как вы его назвали? – переспросил Влад, овладевая собой.
- Федькой. А что? Он отвлекаитси, даром что австрияк! – улыбнулся Борис Тимофеевич.
- Имя-то человеческое! – тихо сказал Влад, глядя старику прямо в глаза.
Выгоревшие до бела они застыли на миг, и тревожно метнулись:
- А что такого? Он лучше иного человека. – Старик начал оглаживать медвежонка, - Ну, ну, Федюня, нушать захотел? Уж сготовился поди твой компот.
И заспешил:
- Извиняйте, но надо его кормить. Да и молчишь ты чевой-то вместо дела-то. А я болтовню очень не уважаю, особливо с незнакомцами.
Повернулся уходить, а там олег стоит. Снял зверюшку с рук его, прижал к груди:
- Я подержу его, Борис Тимофееич, а ты обними этого парня. Он к тебе через всю страну ехал.
- Да кому я нужон. Не знаю я никаких парнишков. Да и не парень он вовси, а цельный мужик. Небось и дети имеются?
- Все у него есть. Отца вот только нет. Сиротой остался.
- Так помер, поди, отец-то. Старый стал и помер. Обычное дело, понимашь…
- Может, к вам поднимемся? На улице как-то не по-людски, а?
- Эта зачем жа я в дом поведу незнамо кого? С какой-такой стати?
- Пошли, говорю! Родней его нет у тебя никого, уж поверь.
- И чего пристали? Отдай эта мне Федора! Иди, иди ко мне, животинка моя!
- Ого! – воскликнул Олег, - Даже имя его увековечил!
- Да чье, имя, чье? Шо вы все до имени цепляитись? – разволоновался вконец старичок, - А ну, покажь документы! – рявкнул вдруг.
- Олег, мне эта канитель начинает надоедоать! – морщится Влад.
- Так я и хочу канитель ту оборвать. И не мешай мне, ты обещал! – к старику обернулся, - Документы, говоришь? Ну-ка, вглядись в него хорошенько, может, друга своего единственного и узнаешь!
Влад качнул головой:
- Слушай, это трудно переносить.
А Борис Тимофеевич на шопот перешел:
- Так это ж… ты! Да как же это быть может, господи?
Да за грудь схватился, да на лавку сел.
- Олег, это жестоко! – ежится Влад.
- Федор…, - шелестит старик, - Ну, как есть, Федор. Только как же эта?..
В окнах казармы начали появляться лица. Из подъезда вышел крепенький мужичок, до пояса голый и почему-то в галошах на босу же ногу?
- Шо у вас тут, мужики? Тимофеич, помощь, может, требуется?
- Та ни, Егорка, все тут ладно. Только вот никак я не пойму, как оно эта…
Абориген оглядывает нездешних:
- Мне ить глазом только мигнуть… - сипит, - Документы е?
- А ты кто такой есть? – лениво Олег.
- А я сотрудник УВД буду! – сквозь зубы сосед.
- Это когда ж будешь, в следующей пятилетке?
Парень надул желваки и внезапно нанес «кацапу» сокрушительный удар в челюсть.
Но… оказался на асфальте с заломленными назад руками.
- Нечего тебе в УВД делать, дружок! – Олег быстро вставил героя в опустевшие галоши, - Иди, доедай свой борщ! Кстати, Борис тимофеевич, нет ли у вас чего-нибудь пожевать?
- Да нет у него ничего! – сипит будущий сотрудник УВД, - Все мишка энтот сжираить!
Олег погладил коалу:
- Да уж! Вон упитанный какой…
- Ладно бузить, у дом пошли! – решился наконец старик и зашаркал к подъезду, оглядываясь на Влада в большом смятении.
- Идите, гостюйте! – отряхивает штаны обиженный сосед, - Я ребят щас соберу!
Олег вздохнул, отдал зверюшку Владу и, обняв, можно сказать, будущего коллегу, повел к подъезду. Владу крикнул:
- Ты, Вова, иди с дедком, а я сейчас разъяснительную работу кое-какую проведу!
Федор подванивал и царапал коготками по пахнущей чужим куртке.
- Федя, Федя! – приговаривает этот чужой и очень любит и этого мишку, и старика, и парня, совравшего, что он из УВД.
Та самая лестница, только перила заменены и покрашены, да дверь дермантином обита. Глазок, звонок, замок накладной с секретами.
- Ты эта проходи, а я на кухню. Отвар, поди, выкипел совсем… - приговаривает хозяин, а сам не уходит. Смотрит, куда, в какую дверь гость толкнется. Влад шагнул к той, в которую уже как бы входил – напротив входной.
Тот же и там же стоит стол, табуретки правда новые. Койка в углу старая. Вместо коврика базарного теперь карта мира. Политическая. Старая: Германия разделена, Вьетнам тоже. Дивана не было. Казенный из дермантина. Раньше такие в кабинетах стояли.
Старик неслышно вошел:
- Проходи, на диван садись. Я чайник поставил, чаю хучь попьем.
Влад присел на скользкий дермантин. Федор вырвался и забился в угол дивана, на свое, видно, место. Борис Тимофеевич на табурет сел, возле стола, лицом к гостю:
- Так ты сын его или как?
Влад не знал, что ответить:
- Как вам сказать? Может быть и как сын, но…
Тут и Олег вошел, выручил. А в руках у него чего только нет.
- Помешал наметившейся беседе? – он понял сердитый взгляд старика, - Ну, да ничего! За столом беседа веселее да глаже пойдет!
- - Откуда? – кивнул на провизию Влад.
- У Егора одолжился. – засмеялся Олег, - Из Чечни он… Наш парень! Так за встречу?
И стакан поднял.
Влад покачал головой:
- Пить, Олежек, не будем.
- Не понял! – и руку с стаканом опустил, - Ты же, Вова, обещал не…
- Это мое дело, Олег, и я сам его раскручивать должен.
Влад повернулся к старику:
- Послушай, дед! Я не хочу, чтобы тебе было плохо…
- Да ты хоть знаешь, с кем ты так нежен и заботлив, дура? – грубо перебил Олег.
- Умолкни, гэбист! – крикнул, покраснев, Влад.
Старик посмотрел на названного «гебистом» с большой тоской и вновь оборотился к Владу:
- Кто бы ты там Феде не был, я скажу тебе усе. Вот те крест!
И перекрестился на знакомую этажерку, у двери стоящую. Неужели Галина?
- Ничего ты мне не скажешь, - покачал головой Влад, - потому что я все знаю.
- Как эта? – губы у старика отвисли, - Откудова же?
Тут он оглянулся на Олега и закивал:
- А-а! От него, поди…
- Я знаю, - здесь Влад встал с дивана, - что тебе нельзя волноваться. И еще знаю, что бы на моем месте сказал бы тебе сам Федор.
- И что… чтобы он мине сказал? – прошелестел старик.
- Чай у тебя на плите кипит. Обещал напоить – пои!
Старик засеменил на кухню. Знакомо так засеменил. Вот только портки другие…
Олег крутит стакан в пальцах:
- И что дальше?
- Попьем чаю и все. На вокзал…
- Ты уверен, что этого достаточно?
- Представь, да!...
Вошел хозяин с чайничком и запыленной баночкой сливового джема. Олег шумно поднялся, забрал со стола бутылку и кое-что из закуски.
- Я у Егора. Уходить будешь – крикни! – буркнул.
- Фу ты! Дышать легче стало. – доверчиво шепнул старик, - Ты не думай, Федька, мне от их тоже досталось!
Рубаху вдруг срывать наладился, тельяншку закатал – рубцы-де от побоев остались! – показать.
- Забудь, Борис! Чай у тебя душистый. И джем отменный.
- Дак твой любимый! Я не забыл. Ничего, Федя, не забыл.- всхлипнул, - Как щас все перед взором.
- Чай такой откуда? – переводит разговор Влад, боится за деда.
Тот озорно улыбается:
- Забыл что ли бабку мою?
- Это которую же? Грушу или Матрешу? – впадает и Федора и Влад.
- Грушу, Грушу. Матреша из городских, куда ей. Дамаешь, отчего я такой бодрячок? Мне ведь, Феденька, сказать страшно, скоко… Восемьдесят пять годков!
- Быть не может! – искренне удивился Влад.
- Во-от. А все бабы Груши наука. Кабы не травки ее, не выжил бы я тогда…
- Это когда меня взяли? – Влад отвернулся и снова уперся взглядом в икону на этажерке.
- Нет, не тогда. – ясно отвечал деде, - Тогда я ничего не понял.
- Ну, да! Да еще напились мы тогда на голодный желудок…
- Как же спирт. Только я тогда, Федч, совсем не пил. Ты не замечал ничего. А я… Минута была дюже трудная.
Дед встал из-за стола, стакан с чаем отодвинув.
Чай выплеснулся на старенькую клеенку.
- Ты чего? – не понял Влад, - А-а! Хомяку компот сварился? Давай, давай корми его, а не то отощает!
И потянулся к дивану, трепать зверюшку по нездешней шерсти.
Но старик стукнул ладонью о стол:
- Не о компоте речь надо сейчас вести, Федор!
- Ну, ну! Не гневайся очень-то! – спустил голос на низы Влад, - Ты, Боря, сядь и скажи, что хотел.
И чаю отхлебнул. Только рука дрожит что-то.
- Я, можа, энту минуту усю жизню ожидал. И дождалси! Вот ты и пришел спроить с мене за усе, Федя! – старик неловко и торопливо перекрестился.
Влад усмехнулся и тоже отставил стакан:
- Что ж, давай! Не бойся.
- А мне теперича бояться неча. Ведь я энта на тебе донос написал. Как узнал, что с фронта ещешь, так и написал…
- Зачем же рубаху только что сымал?
- Так и они пытали, шоб я писал. _ перешел борис Тимофеевич на шопот.
Да на колени с табурета сполз:
- Усю жизню знал, шо придешь спросить. Вот, отвечаю- виноватый я перед тобой, Федя!
Влад смешулся. Ничего, кроме невыносимой жалости к этому старику в себе не находил он. Поднял его с колен, усадил, чай придвинул:
- Под пыткой, Борис, не считается.
- Считается! – возразил тот, - Я бы мог на кого другого написать. А я именно тебя выбрал. Понимаешь что ли? Те-бя… Вот как.
Из высохшей груди его тоненько потек скул.
- Ну, значит, судьбе надо так было! – сквозь возникшую жуть выговорил Влад, - Да и кем ты мог, кроме меня, от пытки прикрыться, сам посуди?
- - Не скажи, Феденька, мог бы! – зачастил старик, - Петьку-гада, что в полиции служил. Афонькина помнишь? Этот стучал усю жизню и своим, и немцам, и обратно своим. Да мало ли сволочи кругом было, господи! А я… тебя, свет ты мой ясный… - скул перешел в рыдания, - Нет мине прощения! И не уговаривай понапрасну!
И Влада осенило:
- Я понял, понял тебя, Борис!
- Шо ты могешь понять? – понял на него старик мокрые глаза, - Шо, коли ничего ты не знаешь тольком?
- Все из-за Гали, да?
Старик оживился, покраснел и закричал вдруг звонким петушком:
- Да, да, да… И будь ты проклятый! Усю жизню я на тебе извел. Ненавижу тебе! Да. Ты вот такой, молодой, коханый смеесси тут. А я старик перед тобой… На коленках ползаю, как щенок поганый…
Ужаснулся Влад. Хватанул со стола стакан с остывшим уже чаем и плеснул в тлеющую эту ненависть, чтобы залить, чтобы головешки в золу рассыпались, и ветер чтобы свежий, степной всю эту гадость развеял… Поднялся на неверные ноги:
- Спасибо, значит, за чай!
- Как? Уходишь разве?
- А что мне тут… кохаться? – криво усмехнулся.
- А я… Как же я?
Влад неумело, неловко так поклонился:
- Прости меня, Борис тимофеевич, за визит этот дурной, за разговор никчемушний…
- Как прости? Это тебе… Ты простить должон… меня, стало быть, эта…
- Я думаю, знаю даже, Федор тебя простил бы… на моем месте.
- Простил ба? А как же такое простить можна?
- Выходит, можно.
И пошел Влад к двери. Бросил последний взгляд на иконку. Ну, да! Не богоматери молился старик – Галина фотокарточка в пасхальных кладбищенских восковых цветочках пылилась на этажерке, тоже Галиной, кстати…
Олега выкрикивать не стал. Один уехал. Да Олег больше и не появился в его жизни.
Только как едет Влад в одну контору по Казанской дороге, налево обязательно посмотрит. Стоит дача… И всегда там кто-то есть. Или дымком над трубой, или светом в окошках выдает свое присутствие. Как глянет, так и вспомнит слова афганца –
«Как огонь увидишь, не ходи! Значит, кто-то там лапу свою зализывает…»